Не
только архитектор и священник, но и замечательный публицист,
проповедник, фотограф, о Константин – один из постоянных авторов,
публикующихся на нашем портале. Его статьи об архитектуре и церковном
искусстве сильны , эмоциональны и весьма интересны. Они заставляют
задуматься, разрушая привычные устоявшиеся взгляды, указывая на
источники вдохновения. Взгляды о. Константина часто провокационны, как и
полагается проповедям священника, являющим образ Иисуса Христа. Так
проповедовал Господь и апостолы, разрушая косность книжников и фарисеев.
Но тем не менее, традиционно хочется отметить, что мнение автора может
не совпадать с мнением редакции портала.
В статье сохранена авторская подборка иллюстраций.
В советское время была такая шутка. Идет заседания тульского Союза писателей. Докладчик зачитывает:
- Если у нас, до революции, был всего один писатель, то теперь их у нас целых восемьдесят
Этим одним писателем был Лев толстой
На
профессиональном форуме должны иметь место и профессиональные
комплименты и профессиональная критика. Составляющие части оценки любого
художественного произведения всем известны. Итак первое, о чем нужно
сказать о соотношении формы и содержания.
Оглядывая
ее пост-советский период иконописания, можно сказать, что мы, как
тульская организация, стали многочисленны и профессиональны. Византия —
пожалуйста. Сербия — легко. Дионисий с Рублевым? Да, нет проблем. Хоть
Палех с Гжелью
Доступны
любые прориси. До мелочей изложена технология накладывания слоев и
позолоты. Так, что часто, работа становится похожа на детскую раскраску
«Залей кружочки». При известной мастеровитости и умения обращаться с
красками, создание иконы, для художника средней руки, стало не проблемой
Сергей Чапнин правильно сказал, что сегодняшняя российская икона вышла на уровень до-революционного мастерства. Это верно.
В
техническом плане современные технологии позволяют сделать доску
крепче, а краску ярче. Наши мастера, отучившись в институтах могут, как
хороший тапер, исполнить любую музыку на заказ. Но это только половина
дела
На
выставке собрается элита иконописания, которая ставит себе целью не
исполнительское мастерство, а авторство и создание иконы, как события
То,
что отличает икону от произведения декоративно-прикладного творчества —
это посыл, который в нее закладывает автор и традиция.
СОДЕРЖАТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ
Сергей Чапнин сказал, что наши иконы стали не хуже до-революционных. Верно.
Но
все же их не спутаешь. И в чем-то мы их так не достигли, несмотря на
прикладное мастерство и техническое великолепие. Дело не технике письма и
не у умении приблизиться к бесподобно тонким лессировкам Петербургской
академии. А вопрос в содержательной части.
Отличительным
моментом иконописи 19 и 20 веков является умение передать духовную
тишину и какую-то божественную нежность жителей Горнего мира. При всей
спаведливой критики этого периода, как анти-духовного, обмирщенного и
полтского, в нем есть то, чего не хватает современной иконе — обращение в
сердцу зрителя.
Вспомним
незатейливую по письму, но яркую, как событие — икону Божиьей Матери –
«Умиление» , перед которой молился преподобный Серафим и перед которой
он умер стоя на коленях.
Мы
ставим вопрос так, что зритель должен стать со-участником проникновения
в Горний мир, в том, что он должен быть образован духовно и
эстетически. А он не растет и не растет. И более того, образование самих
иконописцев, часто, остается на уровне Закона Божиего в изложении прот.
Иловайского. То есть, слепой учит глухого и как-то так все славненько
выходит. Друг друга не понимают, но процесс идет.
Мне,
кажется, что академическая икона была компромиссным решением, для того,
чтобы понизив статус богословского уровня иконописцы, могли быть
понятны церковному народу. Ключ в том, что проповедь мало того, что
должна быть умной, она должна быть, еще и понятной тем, к кому ты
обращаешься
Церковь,
утеряв монастыри, как источник иконописания, и вообще, как источник
церковного искусства, узаконила некую упрощенную проповедь в красках.
Это
не плохо и не хорошо. Это событие само по себе. Что в нем важного для
нас? То, что церковь решила не клонировать образа, ничего никому не
говорящими. Мы же, оказываемся правелней церкви, и настаиваем на
элитарном искусстве, непонятному никому, даже самим себе.
Парадокс
Монополия
иконописного жесткого условного письма, по умолчанию, не допускает
иного существования иконы, а церковь допускает. Как-то даже некрасиво и
неудобно Мы, все миримся, с академкой, но в глубине души, считаем ее
уступкой необразованной части церкви или профессиональным компромиссом.
Но
вопрос не в простонародном пристрастии батюшек. Церковь оказалась
пластичнее и мудрее, иконописцев. Она стала проповедовать не на латыни,
на на родном языке народа.
И в этом нет профанации образа.
Есть
несколько равных точек зрения на святость. Мы, часто, настаиваем на
условном языке иконы, которая предлагает потустороннее видение. Но вот в
чем дело, наше посмертное существование, может оказаться совсем не
похожи не только на нашу обыденную жизнь, но и на икону и тоже.
Апостол
Павел писал, что форма существования нашей души будет такой странной,
что в человеческом языке нет слов, для ее адекватного описания. Так,
что, мы настаивая на том, что именно так будут выглядеть святые и Бог в
Царстве Небесном, возможно не совсем, правы. Скорее мы пользуемся
символами и знаками, никак не позволяющими нам быть категоричными.
Возможно, что благодаря иконе, мы будем дезориентированы среди образов,
которые нам предстанут после смерти. Мы там никого не узнаем, если
только Бог не смилостивится и пошей слабости, на первых порах,
предстанет нам в виде иконой куколки.
Более
того, наша система знакового письма, часто, так отдаляется от человека,
что приводит его на грань монофизитства. Мы, изображая отчужденный дух,
настолько лишаем его плоти, что зритель вынужден признать для себя
совершенную невозможность достижения святости, говоря сам с себе: «Да я
никогда не буду таким!»
Страдания
Господа, в известных распятиях, в этой условной манере, представляются
скорее медитацией на Кресте в неудобной позе, чем крестной жертвой. В
нем нет ни жизни, ни движения. Образ распятия, как бы парит во Вселенной
в веках, находясь в каком-то внутреннем монологе само с собой.
В чем неудобства монофизитства, если выразить его просто? В том, что человек может сказать Богу:
- Хорошо, Тебе. Ты – Бог. Ты даже, на кресте пребывал в покое и созерцании. А ты пострадай с мое!
И вот, чтобы человек не мог так сказать, Христос испытал все, по плоти, как человек, а не как мираж или облако, прибитое к древу
Таким
образом, икона может отталкивать зрителя от подвига и святости, которая
есть плод ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ и форма существования в Горнем мире.
Тогда, о чем мы свидетельствуем, если о Горнем мире все невыразимо, а мир земной нам не удобен? Ни о том, ни о сем
Течения
в истории иконописи были не случайной сменой направлений, под влиянием
модны в живописи. Русская и византийская икона попытались вид на эти две
грани бытия души
Византийская
поднялась вверх и уперлась в небо. Поздняя русская попыталась увидеть
святость на земле. Византийкая иконопись понимала опасность
монофизитского отрыва и чрезвычайно драматизировала лики, динамику и
цвет, в компенсацию засушенности образа.
Просмотрите
на движения святых в подрясниках, в поздних византийских иконах. Какая
упругость в теле, как напряжена материя, в изображении чувствуется даже
ветер! Средневековье драматизировало покой античности
Русская,
осуществляла противоположную идею. Она подняла обыденную жизнь до
античности. Она, как древнегреческая скульптура, довела земной образ до
сияющей чистоты, и внутреннего самосозерцания лучших образцов искусства
Эллады. В лучших образцах поздней академки, она достигла божественного
покоя греков и улыбки Джоконды в великолепном стиле русского сфумато.
Усилие
русской сакральной живописи не были программным направлением
художников, осознавших проблему, а оно было ответом народа, интуитивно
ищущего новые формы богообщения. Это был гениальный ответ христианского
народа, нашедшего форму скарализации или обожения видимого мира. И
аргумент был весом — народ искал святость, которая была рядом с
человеком. Ведь ходил же Христос в обычном теле. Ведь жил же преподобный
Сергий в простом зраке.
Эта
поэзия обожения простого мира, важна еще и потому, что учит нас видеть и
не пропускать святость, которая бывает проходит незамеченной мимо нас.
Или просто учит видеть святость.
Это
не апология девятнадцатого века, а открытие неформальных горизонтов в
иконописи. Зинон открыл системы знакового письма всех времен и всех
народов. А теперь стоит задача, рассмотреть не стили, а смыслы разных
точек зрения на святость и человека.
Как
например, этот русский изобразительный метод видения обоженного мира,
когда Рай начинается здесь и сейчас, в России, в Москве, в Царской башне
Казанского вокзала
Вот
мы нащупали обратную перспективу — как взгляд Бога на наш мир. Но
почему стол создается, так как его видит Бог, а все остальное так, как
его видит человек? Давайте тогда, применим неевклидову геометрию и
вывернем на изнанку все образы иконы, дерзая назвать их Взглядом Бога.
Давайте будем последовательны до конца. Вывернем лики в обратной
перспективе, будем любоваться растянутыми затылками или носами. Что это
за смешение перспектив и геометрий? Почему мы не видим этого
противоречия?
Мы
имеем два образа максимального успеха в иконописи, основанного на
разном взгляде на мир и на святость. Константинопольская икона,
наверное, не превзойденная высота. Поздняя русская живописная икона —
совершенство в своем роде. Быть может. Нам необходимо поискать в
богословии еще одну точку зрения? Возможно, есть смысл подобрать крохи в
обоих методах
Чего нам не хватает?
Для
описания Третьего неба нам не хватает ни опыта ни желания создавать
картины запредельного состояния. Выйдет такой авангард, что даже в
Ватикан не возьмут. А вот, для умягчения сухости современной иконы у нас
есть все возможности
Есть
и экстенсивный путь развития не по стилям, а по сюжетам. Иконопись
отразила очень узкий предметный ряд Евангелии и Писания. Настолько
узкий, что 99% образов не вошло в корпус иконы. Не иконописец, Елена
Черкасова выполняет за нас нашу работу, раздвигая духовное зримое
пространство в глубину Библейского и Евангельского повествования
Почему мы пишем сотнями Казанскую и Введение по клише?
Очевидно,
что проблемы творчества требуют разработки новых сюжетов и формирование
у заказчиков интереса к новым граням отображения духовного мира. Мы
должны сопротивляться превращению иконы в магический кристалл,
выполненный по волшебному единственно верному шаблону. Мы должны
предлагать новую иконографию и новое прочтение святости
Икона
не должна становиться медитативным матрицей, значком, спусковым крючком
ухода в себя или завораживающим абстрактным зеркальцем или элементом
праздничного украшения храма. Она самостоятельное событие, сама
формирующая атмосферу события, а не ложащаяся в проект флористики
праздничного дня.
Надо
понимать, что так было есть и будет, что большинство художников —
исполнители и копировщики. Эти слова обращены к тем, кто не копирует, а
творит, кто задает тон на столетия и даже тысячелетия.
Источник
новизны, все же лежит не в формальном поиске, а намного глубже. Душа
иконописца не должна быть простым полем мыслей, как у обычного
художника. Эта нива должна стать Божией полоской земли — чистой и
плодоносной. А результат есть — есть отражение личной драматургии
отношений с Богом, отражением личного диалога со Христом.
Может
это звучит тривиально, но новая высота может быть взята при новом
личном подвиге художника. Этот обстоятельство нельзя сбрасывать со
счетов, при поиске нового слова в иконописи.
В
иконописи творческая программа формируется не только как умственное
устремление, но и как личный опыт богообщения. Но кто ищет, тот находит.
Кто стучит, тому отворяют. Кто просит, тому будет дано
Больше
того, сам иконописец, скорее всего, не потянет проблематику
особенностей современного богопознания и богообщения. Новый результат
может быть достигнут при соборном богословском поиске нового откровения в
красках и образах
Нам
нужно сформировать не только новый социальный заказ сообществу
иконописцев, но и озвучить его корпусу богословов и ученых занимающихся
современными проблемами христианского антропоцентризма, по поводу
формирования осознания проблем современного диалога Бога и человека.
Иконописцы не должны быть вне событий современного богословия. А для этого требуется труд и жажда знаний.
Итог таков.
Экстенсивный период окончен.
Наступила
период нового глубинного личного свидетельства об истине. Опорой в этом
художественном поиске может служить драматургия отношения личности к
Богу, раскрываемая на протяжении всей церковной истории. Мы должны
понимать и отличать то, кем был человек для церкви и для Бога, в ранний
период становления христианства, и кем он стал сейчас.
Богословской
темой последних лет, в которых церковь пытается осознать новую роль
человека в истории церкви и богообщения, стала тема обожения мира и
раскрытия врат Рая в наше обыденное пространство. О чем пишет, например,
о. Алексей Уминский и говорит наш патриарх.
Также
важна тема самоосознания христианина своего места в новом мире. Суть
его в том, что человек стал более самостоятельным пред Богом и перед
церковью. Он стал умнее, образованней, более независимым и
ответственным, что неизбежно должно отразиться на его взглядах на икону,
а икона должна отразить эти новые условия. Ведь у нас не консервная
фабрика икон, а творческое сообщество
Поздняя
византийская икона может стать прекрасным учебным пособием по
динамичности рисунка, по драматургии ликов, нюансов взглядов, поэзии
колорита, который тоже, незаслуженно забыт или даже пренебрегаем в угоду
шаблону
Нужно смелее работать с масштабом персонажей, вводить текст, позволяющей иконе «говорить»
Также нужно внимательнее присмотреться к теме милосердия Божия, раскрытого в поздней русской иконе.
Новую жизнь иконе обязательно придадут новые сюжеты писания, воплощенный в новых типах иконографии.
Теперь
мастерство нам позволяет, как Маэстро, отразить величайшее множество
оттенков состояния духа. Настала пора выйти из матрицы. Ну не дело это
когда, иконы сплошь и рядом населены носатыми стариками Грачаницы и
растерянными южными девушки с полуоткрытыми ротиками, из которых, как
Лего, лепится любой современный модный образ
Лик
— благодатнейшие тема для передачи мысли и духа автора. Лик —
главнейший информативный блок иконы Он не может бесконечно быть одним и
тем образом обиженного, капризного, персонажа, задумавшегося и
поджавшего тонкие губы. Помните, как писал прп. Силуан Афонский, что
современные иконописцы пишут «немца»?
Лик
требует особенного внимания потому, что в нем раскрытие бесконечной
трагедии и торжества отношений Бога, человека и человека и святых
Лик
– иконописная портретистика, сегодня, основная задача требующая новых
открытий и решений, в свете нового статуса современного человека. Что
скажет «наш» Спаситель нашему зрителю? Слова милости? Слова грозного
суда? Слова :
- Уже не называю вас учениками, а друзьями..
Как сказал, Христос своим ученикам за несколько часов до смерти. Ведь этого не было раньше в иконе. Почему бы не пробовать?
ПС
Хотелось
бы чуть позже остановиться на новом колорите иконы и сюжетах, не
вошедших в сет двунадесятых праздников, на ключевых моментах Евангелия,
таких как Пасхальный пир и других сюжетах, которые пропущены календарем,
но очень важны для сердца.
ВЫШЛА КНИГА СВЯТЕЙШЕГО ПАТРИАРХА КИРИЛЛА «СЕРГИЙ РАДОНЕЖСКИЙ. ОБРАЗЕЦ ХРИСТИАНСКОЙ СВЯТОСТИ»
