СТАНОВЛЕНИЕ ИКОНОПИСЦА. ТАТИНА САННИКОВА

Уже прошло два года, как при Покровской церкви города Ростова Великого открылась иконописная школа. И понемногу собираются под Покров Божией Матери начинающие иконописцы из разных городов. Так как храм, при котором создана школа, а также двухэтажное здание самой школы находятся в тяжелом, разоренном состоянии, то и преподавателям, и ученикам постоянно приходится бороться за выживание нашего учебного заведения. Первые занятия начались в сентябре 1998 года в заброшенном здании без отопления и элементарных бытовых условий, в спешной подготовке к надвигающейся зиме, среди множества неотложных дел и забот, знакомых каждому, кто участвовал в восстановлении храма. Создание иконописной школы в подобных условиях требует большого мужества прежде всего от учащихся.

И все же занятия идут, никто не унывает, преподаватели увлеченно готовятся к урокам по Ветхому и Новому Завету, литургике, катехизису, общей церковной истории, истории византийского искусства, истории русской православной живописи и, конечно же, по иконописанию. Сейчас на первый план выходят уже вопросы духовно-нравственного становления иконописца, которым и посвящена данная статья.

Пути к иконописанию, как и вообще к Церкви, у всех разные. Одних приводит в Церковь жизненная драма, другие видят безграничную милость Божию к ним и не могут остаться к этому равнодушными, но хотят благодарить Бога, служить Ему. Неравнодушие — одна из главных черт верующего человека. Вся вселенная, все, что изображается на иконах, неравнодушно к Богу. Мы слышим в словах молитв, что славят Его небо и земля, звезды и свет, Его слушают бездны, Ему служат источники водные. Никто и ничто в мире, кроме неверующего человека с «окамененным сердцем», не способно остаться равнодушным к крестной смерти Господа и Его Воскресению. И все же, если кому-то не все равно, что Господь именно за него распялся на Кресте, если страдания и события земной жизни Спасителя становятся самым глубоким личным переживанием человека, то он чувствует, что слова «Любовию Твоею уязви души наша» (6-й час) о нем-то и сказаны, что сердце его ранено Любовью Божией, и рана эта согревает сердце. И тогда рассеивается мрак одиночества, хочется жить, но жить именно с Богом и для Него, славить Его и служить Ему. А как художнику послужить Богу? Конечно, кистью и красками. И в последнее время многие верующие молодые люди, как имеющие высшее художественное образование, так и освоившие лишь азы художественного мастерства, вознамериваются писать иконы, поступать в иконописную школу или мастерскую. Однако мало кто из приезжавших за последние два года поступать в нашу школу мог отчетливо ответить на вопрос: почему он хочет писать именно иконы? Еще меньшее число абитуриентов представляет себе, какие глобальные перемены в жизни повлечет за собой занятие сим богоугодным делом. А ведь далеко не все ценители изящных искусств, любящие красивое и возвышенное, способны стать иконописцами. Иконописание — это не профессия, а служение Богу, и подобно тому, как служение священническое отличается от профессии психоаналитика, так же разительно отличается служение иконописца от работы художника светского. По словам архитектора Н.Л.Бенуа, самое страшное для художника — это стать профессионалом, то есть человеком, из которого вынуто живое, горячее сердце. Тем более верны эти слова для иконописца. Как и всякое служение Богу, иконописание требует от человека всецелого посвящения своей жизни этому делу, которым нельзя заниматься только с утра и до обеда два раза в неделю, а нужно отдать всю жизнь полностью. Подобно тому, как преподобные Андрей Рублев и Даниил Черный всегда «взирали на честные иконы и Божественной радости исполнялись». И так делали во все дни, когда икон не писали, за что, как свидетельствует преподобный Иосиф Волоцкий, «и Владыка Христос их прославил в час смертный». То есть прославил их именно за преданность делу Божию, за то, что если не писали, так созерцали и не могли оторваться от этой красоты.

Несомненно, внутренняя готовность художника к иконописному деланию зависит от его воцерковленности. В наше время мало кто вырос в верующей семье, и крестившийся молодой человек переживает в первые годы своего обращения новое, церковное детство, когда появляется новый смысл в жизни, формируются взгляды. Постепенно новообращенный начинает меняться весь, даже внешне. Меняется речь, одежда, походка. Лицо, прежде настороженное и жесткое, с печатью самоуверенности и безразличия, становится мягким и приветливым. Воцерковление происходит по-разному в сельском храме и в столице, и уж совсем по-иному в монастыре. Конечно, счастлив тот, кто входит в церковную жизнь под руководством опытного духовника, но не всегда так получается. Иногда прихожанин несет послушания в храме: чистит подсвечники, метет пол, даже поет на клиросе, и постепенно храм начинает ему казаться чем-то обжитым, привычным, домашним. Свечи, платки, золоченая резьба иконостасов, за душу берущее сладкозвучное пение. И, вступая уже привычно и уверенно в эту Церковь внешнюю, человек не всегда вступает в Церковь внутреннюю, где в алтаре главный не знакомый батюшка, а Сам Господь, где сердцевиной жизни являются таинства исповеди и причащения Святых Христовых Тайн. Вот ведь что главное. И не все начинающие иконописцы понимают это. Икона должна участвовать в богослужении, но прежде автор ее должен участвовать в службе: молиться, исповедоваться и причащаться.

Не может хорошую икону написать художник, не способный заплакать о своих грехах, не понимающий того, что для написания светлого образа Божия необходима многолетняя битва с собственными страстями, не ведающий того, как заветное, тихое слово, сказанное духовником на исповеди, может возродить человека и к жизни, и к творчеству, может дать крылья, чтобы лететь — те самые крылья, которые у художников называются вдохновением. Ведь для того, чтобы писать светлые, радостные иконы, нужно светлое устроение души, любящее, благодарное сердце. А если в сердце художника поселились злоба, обида, зависть, уныние, то и краски в иконе сразу становятся мрачными, грязными, ядовитыми, а линии — сухими и жесткими. И сколько ни переделывай, ничего не получится, пока не простишь своего ближнего и не примиришься с ним, как бы это ни было тяжело. Причина неудачных работ всегда внутренняя. Только перестанешь молиться во время работы над иконой, как в голову приходят дурные, праздные мысли, и линия, проводимая кистью, только что певучая и плавная, становится дрожащей и колючей.

Невозможно правдиво написать образ Христов, годами не соединяясь с Ним в таинстве причащения. Попытки изобразить Того, Кто познается только через таинства церковные, не участвуя в них, будут лишь свидетельствовать о невежестве автора и о его тяжелом духовном состоянии. Так называемая «икона» такого автора, написанная даже с самого лучшего образца, будет мертва и схематична, уподобится посмертной маске, снятой с великого усопшего. Или же, напротив, в непонятный автору образ будут привнесены душевность, чувственность и страсти самого автора, непричастного тому душевному покою, в котором подобает писать иконы и о котором поется в песнопении Великой Субботы: «Да молчит всякая плоть человеча и ничтоже земное в себе да помышляет».

Икона — не портрет святого человека, а выявление образа Божия в нем, не картина на религиозную тему, а свидетельство о славе Божией, действенная проповедь. И об этом нам говорят слова службы преподобному Андрею Рублеву. В первой редакции кондака преподобному есть такие слова о его иконах: «Образи твои святии мира истинное украшение, яко камни вопиющии всюду прославят Христа Бога; ими же догматы утверди, ереси низложи, сердца многая умягчи...» Станет ли икона «мира истинным украшением», надмирным образом, прославляющим Бога, сможет ли «сердца многая умягчить», зависит от духовного состояния иконописца.

О должном отношении к церковному деланию говорит святитель Григорий Богослов: «Итак, братия, не будем святого совершать нечисто, высокого — низко, честного — бесчестно и, кратко сказать, духовного — по-земному...» Конечно же, мы не умеем «жить на земле небесно», как преподобный Сергий и как преподобные Андрей и Даниил, которые «никогда не упражнялись в земном, но всегда возносили ум и мысль к невещественному Божественному свету». Но все же иконописцам нельзя не стремиться к подобной жизни. И приступить к возделыванию своей души начинающему изографу нужно с пересмотра всего строя своей жизни: круга общения, знакомств, каждодневных занятий, чтобы избежать всякой нечистоты душевной и телесной.

Несомненно, важно иконописцу изучать Священное Писание и Предание, богослужебные тексты, историю Церкви, жития святых, быть образованным в области истории искусств, искусным в рисунке и живописи, учиться у добрых мастеров. И как повелевает Стоглавый собор, «тем, кому Бог не дал этой премудрости, икон не писать, чтобы имя Божие ради плохого письма не хулилось». Если же дана Богом премудрость писать иконы, то надо уметь ее беречь и умножать.

В иконописании, как в духовной жизни, нет мелочей. Нужно добросовестно относиться не только к собственно письму, но и к чисто техническим этапам работы и, конечно же, к материалам. Материалы иконы должны быть прочными и долговечными: доска, меловый грунт, немеркнущее золото, светостойкие краски (традиционно — минералы, то есть полудрагоценные камни и глины), натуральное покрытие — обо всем этом сказано немало. И в наше время некоторые мастера с превеликим тщанием исследуют рецепты мастеров древних. Обо всех технологических тонкостях иконописцу нужно стараться как можно больше узнать, и узнав, никогда потом этими знаниями не поступаться и не скатываться с использования прочных дорогостоящих и натуральных материалов на использование более дешевых и непрочных. Лучше написать маленькую иконочку, но настоящую — на тщательно загрунтованной доске, минеральными пигментами, чем большую икону на оргалите или фанере при помощи гуашевых красок. Бессовестно, из корыстных соображений выполненная работа скоро померкнет и разрушится. И такая работа будет не во спасение, а во осуждение автору, ибо сказано: «Проклят, кто дело Господне делает небрежно» (Иер 48, 10).

Необходимым для понимания иконографии того или иного образа, а тем более для создания образа нового является изучение канонов, формирующих изобразительный язык художника и насыщающих его богатствами Писания и Предания. Но ни понять, ни полюбить высоту, стройность и свободу церковных канонов невозможно, если не принять прежде всей душой жизнь по Евангелию, если не стремиться к каждодневному «хождению перед Богом». Тому же, кто прячется от Христа за стеною бесконечных оправданий своего греха, кто лишь себя ублажает и боится даже слышать о воле Божией, тому каноны всегда будут кандалами, ограничениями для его одаренной натуры. Но дар-то ведь от Бога. И лишь художник, вставший на путь следования воле Божией в жизни и канону в творчестве, дает возможность Богу творить через него и тем самым соделывает свои иконы истинно прекрасными, гармоничными и нетленными, как гармонична и нетленна всякая жизнь, прожитая по заповедям Божиим.

Люди рождаются разными, с различными дарованиями, но часто, гонимые лишь стремлением явить миру свою исключительность, неповторимость и для того противопоставляющие свою волю воле Господней, они становятся совершенно одинаковыми, потому что умирает любое творчество без Творца. Настоящий же художник хочет создать правдивый образ Божий, а не выставить напоказ свое гениальное Я, столь ничтожное перед Творцом, и, по словам о. Павла Флоренского, «вовсе не занят мелочным, самолюбивым вопросом, первым или сотым говорит он об истине».

Чтобы приблизиться к пониманию рисунка и цветовой гаммы древних икон, нужно годами копировать. Для каждого образа нужна своя цветовая гамма, свои краски. Бывают краски пасхальные — весенние, ликующие: розовые, светло-зеленые, желтые, голубые, красные. А бывают цвета осенние, как на иконах преподобных отцов: золотистые, красно-коричневые, темно-зеленые, глубокий синий, серебристо-серый. Ведь мы изображаем преподобных в пору их наивысшей духовной зрелости, в ту пору, когда они, оставив земную жизнь, переходят в жизнь вечную, и Господь собирает их, как прекрасные осенние плоды. Бывают нужны и краски скорбные, сдержанные, как в «Снятии с Креста». Но и здесь должно быть выражено торжество. Прикровенно, тихо-тихо, как на крестном ходе в Пасхальную ночь, когда вполголоса поют: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех...» Обязательно должно быть торжество в каждой иконе, торжество Православия, торжество любви над ненавистью, потому что любовь всегда побеждает любое зло, и все в Церкви дышит любовью, с которой все начинается, все ею живет и все измеряется ею.

Все вышесказанное неизбежно приводит к переосмыслению той главной цели, ради которой создавалась наша иконописная школа. А цель эта — не только выучить искусных иконописцев, но прежде всего, привить им любовь к жизни по-христиански. И тогда как положительный, так и отрицательный жизненный опыт, включающий все неприятности, трудности и разочарования, приведет к нравственному совершенствованию и взаимному духовному обогащению учеников и преподавателей.