ИКОНА И КАРТИНА

Православная икона - это особый вид самовыражения и самораскрытия Церкви; это духовное поле в физическом пространстве, где сходятся радиусы догматики, мистики и эстетики. С точки зрения Христианской догматики икона - свидетельство о том, что Сын Божий стал Сыном человеческим, что Божественное Слово обрело плоть, а Божественная Ипостась стала Богочеловеческой Личностью - конкретной и неповторимой. Бог навечно воспринял природу человека, для того чтобы открыть человеку путь бесконечного восхождения к Богу, сделать Свое творение причастником свободы и совершенств абсолютного бытия. В том отличие иконы от религиозной живописи, что на иконе изображается человек, преображенный Божией благодатью, перерожденный, «гражданин Неба». Это человек в идеале (на примере конкретных исторических личностей - святых). А религиозная живопись небесную реальность низводит в земную. Русский философ Сергей Булгаков, будучи в Берлине, испытал потрясение перед «Сикстинской Мадонной» Рафаэля, стал благодаря этому шедевру верующим человеком. А лет через десять-двенадцать, когда уже оценил духовное преимущество канонической иконописи, сказал об этой картине так: «Я вижу земную женщину, шествующую по небесам с земным младенцем». Православные иконы больше способствуют вознесению мысли к Небу,  настраивают на молитву. Но религиозная живопись тоже имеет свое положительное значение, и мы ее не отрицаем, как и вообще все светлое в культуре. 
В пределах эстетики как философской науки, в пределах искусствознания как научной дисциплины вопрос о различии иконы и картины по существу неразрешим. Надо выйти за пределы галереи, надо возвратить икону на подобающее ей место в церкви или «красном углу» жилой комнаты и вдуматься в ее смысл. Поставленный вопрос больше эстетики, больше философии и вне религиозного сознания рассматриваем быть не может. Картина, как и всякое произведение искусства, индивидуалистично. Зритель видит в ней прежде всего субъективное выражение личности художника, его мыслей, представлений, его отношение к изображаемому объекту. В предельном смысле всякое художественное произведение есть автопортрет его мастера. Из всех искусств только архитектура не подошла бы всецело под это обобщение. И прежде всего потому, что архитектурная постройка почти всегда утилитарна, тем самым объективна, и ее функции выходят за пределы субъективного выражения личных творческих начал. Если бы зритель мог вполне разделить взгляд художника, то это означало бы, что субъективное мироощущение живописца всецело совпало с личным взглядом зрителя. Это было бы соединение двух путников на одном пути к одной цели. Мироощущение художника может быть религиозным, сюжет - евангельским, трактовка события - вполне каноничной, и все же это будет личным выражением традиционно церковных идей и образов, то есть явлением светского порядка. Таковы, например, литературные труды мыслителя Владимира Соловьева. Что, собственно, отличает сочинения не только Соловьева от четырех канонических Евангелий, но и поучения Исаака Сирина или «Точное изложение Православной веры» Иоанна Дамаскина от псалмов Давида? Творения святых отцов Церкви суть литература, хотя и духовного порядка. Псалмы же Давида - молитвы. А молитва - обряд. Религиозный же обряд  надиндивидуален, сверхличен. Он не самодовлеющ. И этим он противоположен чисто философской и художественной концепции. Всякий обряд не только традиционен, каноничен, но и освящен Церковью. Икона - молитва, изобразительно выраженная. В этом и заключается существеннейшее смысловое различие между картиной и иконой. Картина может быть светского и религиозного содержания. Икона не только религиозна, но и церковна. Картина как индивидуалистическое произведение всегда связана с именем автора, хотя сплошь и рядом это имя фактически для нас утеряно. Икона безымянна, хотя нам известны имена таких мастеров, как Андрей Рублев, Феофан Грек, Дионисий и другие. Мироощущение зрителя может совпасть с мироощущением художника. С картиной мы можем войти в «дружеское» сближение на началах координации духа. Иконе, как обряду, мы подчиняемся. Координация уступает место субординации. В обряде растворяется самость человека. 
Глубочайшее смысловое различие между картиной и иконой обнаруживается в различном понимании образа в живописи и иконописи. Образ в светском искусстве есть результат встречи зрителя с автором. Образ в искусстве есть то третье, которое возникает как творческий акт, компонентами которого являются зритель и воспринимаемое им художественное произведение. В истории развития художественной культуры обе величины, то есть зритель и произведение искусства, переменны. Отсюда и образ есть величина переменная. Историческая жизнь художественных произведений и есть изменение образа в силу изменения состава зрителей. Рембрандта не ценили его современники - голландские буржуа. Образ Рембрандта как художника со всем его своеобразием сложился в глазах нового зрителя второй половины XIX столетия. Понятие живописного образа, будучи обусловлено восприятием зрителя, с одной стороны, и художественным произведением - с другой, замкнуто внутри этих компонентов. Художественный  образ не статичен, но претерпевает эволюцию вместе с развитием человеческой культуры.
Икона есть образ, восходящий к Первообразу. Икона - не арена встречи двух субъектов: зрителя и автора, а лествица восхождения к Первообразному. Оскорбление иконы - святотатство, ибо оскорбляется не живопись, а Первообраз. Понятие святотатства неприменимо к светскому искусству. Иконописный образ, в противоположность живописному, не относителен, а абсолютен, не временен, а вечен, неизменен и эволюции не подлежит. Художественный образ есть замкнутый круг. Явившись в результате встречи автора и зрителя, образ претерпевает изменения в силу изменяющегося соотношения между этими двумя силами. Из этого соотношения нет выхода в третье; оно замкнуто, гедонистично в смысле самоуслаждения, слепо и бессмысленно, как бег лошади по цирковой арене. Эстетическая концепция представляет собою одну из самых замкнутых внутри себя концепций сознания. Формула «искусство для искусства»  выражает смысл всякого художественного факта, в том числе и произведений так называемого тенденциозного искусства. Только религиозное искусство разрывает порочный круг эстетического сознания, становясь путем восхождения к Богу.
Художественный образ - понятие эстетическое, следовательно, «человеческое, слишком человеческое», обусловленное трехмерностью мира сего и как бы евклидовское. Иконописный образ, восходящий к Первообразу и только в этом восхождении обретающий свой смысл, - понятие, выходящее за пределы «евклидова» ума и одновременно вполне реальное, лишенное какой бы то ни было фикции.   
Образ иконы - путь и цель стремления религиозно пламенеющей души. Иконоборчество возникло потому, что иконный образ был понят по существу как художественный. Икона превратилась в самодовлеющую концепцию, а отсюда стала рассматриваться как идол.  Догмат иконопочитания, изложенный в святоотеческой литературе первых веков Христианства и утвержденный на Седьмом Вселенском Соборе, разрушает представление об иконе и как о произведении искусства, и как о самодовлеющей реликвии. Понятие идола возникает в результате предельного обожания художественного произведения как замкнутой и самодовлеющей вещи. Каждый эстет, поклонник красоты ради самой красоты, в известной мере идолопоклонник. Недаром ни одна область человеческой деятельности не порождает такого предельного и слепого фанатизма, как искусство. Путь к идолу как обожествленной вещи возможен через художественное произведение как эстетически самодовлеющей вещи. Икона, будучи путем восхождения духа, молящегося к Первообразу, и лишенная тем самым замкнутости, ни в какой мере не ведет и привести не может к идолопоклонству. «Не писанному лику поклоняемся в молитве, а восходим к Первообразному», - говорит Василий Великий. Это положение является основным догматом иконопочитания, много раз высказываемым в писаниях отцов Церкви. Второй догмат касается каноничности и традиционности иконописных образов. На этих двух положениях утверждается весь церковный устав иконопочитания. В VIII веке во времена иконоборчества Иоанн Дамаскин в своих «Словах» об иконопочитании суммировал взгляды на иконный образ и дал догматическое толкование поклонению иконам.
Обратите внимание на различие и чисто иконографического порядка, которое придается понятию образа в светском искусстве, с одной стороны, и в религиозно-церковном обиходе - с другой. В живописи существует понятие портрета. Иконопись же не знает этого понятия. Лицо со всеми его индивидуальными признаками в иконе замещается понятием лика. В иконописи понятие лика тождественно образу. Лицо-портрет является в результате подчинения художника натуре. Лик-образ есть возвышение ума и сердца к трансцендентному и молитвенное прославление Первообраза. Художественный образ - чувственен, пронизан страстностью. Греки, чтобы разрядить напряжение страстности, ввели в свою эстетику требование катарсиса. Иконный образ бесстрастен и сверхчувственен. Даже когда икона изображает страдания Христа, усекновение главы Иоанна Предтечи и другие подобные события, композиционная структура ее лишена бурных форм; отсутствует чувственный аспект этих событий, образ погружает нас лишь в умное созерцание и умное соучастие изображаемому действию. Сравните изображения Голгофы у Рубенса и на иконе. Подобно тому, как Евхаристия не только воспоминание о жертвенной миссии Христа, но реально свершающийся акт, так и в иконе - прошлое, настоящее и будущее в их текучести сняты и событие предстоит под знаком вечности. Только в такой трактовке можно объяснить, что палач Иоанна Предтечи неизменно изображается красивым юношей, отсекающим ритмически-изысканным жестом голову Крестителю.   
Икона есть изобразительно выраженная умная молитва, лишенная чувственной экспрессии и страстности, представляющая события не во временной последовательности и не в историческом аспекте, а в их сверхвременном свершении и смысле. Икона есть обряд и таинство. Икона - религиозный акт, не символический, а реальный. Икону мы не созерцаем только как картину, но прежде всего поклоняемся ей. Она есть священная реликвия, и всякое недостойное с ней обращение - святотатственно.   
Следует также отметить еще одно различие иконы и религиозной живописи. Икона всегда конкретна. Она посвящена определенному событию или лицу. Церковь требует, чтобы на каждой иконе было обозначено изображенное событие или лицо. В то же время иконописцы, в отличие от художников, не должны были подписываться на иконе, так как икона воспринималась не как творение или собственность человека, а как действие благодати. Икону не создавал иконописец, икона воплощалась через него. Он готовился к своей работе как к священнодействию - молитвой и постом. Иконописец должен быть включен в литургическую и мистическую жизнь Церкви, чтобы всем своим существом почувствовать реалию иконы и воплотить ее в особом знаковом языке. Иконописные изображения иногда значительно отличаются друг от друга, хотя каждый Христианин может узнать на иконе Пророка Илию, Святителя Николая или Георгия Победоносца. Отличаются главным образом потому, что цель иконы - показать не внешнее сходство, а духовную сущность.
Краски иконы имеют иное значение, чем краски картины, они символичны. В картине цвет принадлежит предмету или событию. Он является средством выражения духовного состояния или объемной видимости предмета. В картине цвет - атрибутика объекта. В иконе - символ. Икона ритмична, картина у лучших художников - пластична. В картине нет инженерного плана как видения ее сущности и ритмических связей. В картине - конструкции, иногда гармонично связанные между собой. Если в картине есть ритм и «инженерный чертеж», то они наносные и искусственные. В картине фон и детали создают эмоциональную атмосферу, душевный настрой. В иконе же главное - лик святого, озаренный сиянием вечности, остальные детали второстепенны. Они написаны предельно лаконично, как будто с нарочитой упрощенностью, чтобы показать, как все земное несравнимо с Небесным, что единственное ценное в мире - это преображенный благодатью человек. Картина видится в прямой перспективе. В этой перспективе и дистанции, но уже физической, находится по отношению к ней зритель. Размер изображенных на картине фигур и предметов дает иллюзорное представление, на каком расстоянии находится изображаемое на картине. Икона лишена линейной перспективы и пространственных дистанций. Там вместо объемности - ритм, точнее, ряд совмещенных друг с другом плоскостей, то проникающих одна в другую, то граничащих друг с другом, то разделяющих икону на категориальные сферы, где земное, временное и вечное видится в их не слитном единении. Икона бесконечно далека и бесконечно близка. Она преодолевает пространственное отчуждение, а также антонимичность самого расстояния (близкое - далекое). Здесь другая дистанция - духовное состояние созерцающего икону. Картина не может стать иконой. Картина - не видение духовного мира, а подделка под духовный мир. Часто художники, пытаясь сделать из картины икону, прибегают к приемам стилизации, драматизации, гротеска или нарочитого примитивизма, применяют различные световые и оптические эффекты, наполняют картину экзотическим содержанием, кидаются от натурализма к абстракционизму с целью ярче изобразить духовный мир, иногда заставляют персонажей своих картин делать какие-то цирковые акробатические номера. Обычно картины, подделывающиеся под иконы, выделяются внешней экспрессией и эмоциональностью. В иконе лики неподвижны и статичны. Но эта неподвижность таит в себе огромный внутренний динамизм. Говорят, что абсолютная скорость будет восприниматься как неподвижность, так как нет точек отсчета этой скорости. Статичность иконы - это ее внутреннее движение, это вечный полет души к Богу, это преодоление самого времени как отсутствие движения во времени и пространстве, как жизнь в других измерениях. Внешнее движение не может выразить «бытия вечности»; картинное изображение не находится в вечности, не смотрит на нас из другого эона. Движущийся предмет находится в области пространства и времени; он под властью и гнетом этих земных владык. Поэтому чем больше в иконе внешней динамики, экспрессии, движения и драматической выразительности лиц, тем менее интенсивно проявляется в ней и через нее присутствие духовной энергии, тем она безсильнее и мертвее. Через телесные формы иконных изображений, как сквозь прозрачный кристалл, сияет их дух. Портретно-картинные изображения - это непроницаемая преграда для явления духа. Картина навсегда остается в области душевно-эмоционального восприятия. Пространственное движение в картине создает впечатление проходящего, несовершенного явления, а тяготение, «опрокинутый полет» изваяния к земле - господства тела и чувственных энергий, здесь постоянное устремление оформленного вещества к первосвященству. Иконопочитание же освящено традицией Ветхого и Нового Заветов. На ветхозаветной Скинии имелось изображение Ангелов. Сам Христос запечатлел на убрусе Свой Лик, освятив этим икону. Даже посредством этого мы можем понять, в чем суть духовного, а не душевного отношения к иконе.
В наше время, когда икона для протестантов является идолом, для католиков - «книгой для неграмотных», а для множества номинальных Православных - модным украшением дома, учение об иконопочитании, в частности учение Седьмого Вселенского Собора об иконе, является новым откровением для всего Христианского мира. Церковный образ всегда выражал Откровение Церкви, являя его в видимых формах верующим как ответ на их вопросы, как руководство и наставление, как жизненное задание, преображение и начаток Царствия Божия. Божественное Откровение и его принятие человеком составляют единое действие в двух направлениях - путь откровения и путь познания. Бог нисходит и открывается человеку, человек отвечает, восходя к Богу, сообразуя свою жизнь с полученным Откровением. Другими словами, икона есть видимое свидетельство как схождения Бога к человеку, так и устремления человека к Богу. Если Церковное слово и пение как выражение Божественного Откровения освящают нашу душу посредством слуха, то образ освящает ее посредством зрения - первого из чувств, по толкованию святых Отцов. Господь говорит: «Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло» (Мф. 6, 22). Поэтому определением Седьмого Вселенского Собора Церковь и предписывает «подобно изображению Честнаго и Животворящаго Креста, полагати во святых Божиих церквах на священных сосудах и одеждах, на стенах и досках, в домах и на пути честныя и святыя иконы». Она видит в иконе одно из средств, которые могут и должны помочь в осуществлении поставленного перед нами задания - уподобления нашему божественному Первообразу, осуществление в жизни того, что было нам открыто и передано Богочеловеком. Святость - это призвание для всех верующих (Мф. 5, 48); и иконы поставляются повсюду как образ этой святости, как откровение грядущей святости мира, как план и проект его преображения.